Константин Михайлович Веригин (1898-1982) заканчивал Ялтинскую гимназию,
когда вихрь Октября разрушил волшебный мир его детства и юности,
проходивших в северных губерниях России и в Крыму. Воспоминания об
ароматах детства, которым посвящена первая часть его книги, остались с
ним на всю жизнь.
Прослужив два года в Белой Армии и пережив ее
поражение, К. Веригин вынужден был покинуть Россию. Он прожил некоторое
время в Константинополе и Белграде, а затем уехал во Францию - уже
навсегда. Там, в Париже, он и реализовал свое природное дарование - стал
парфюмером (слава богу, а то бы на бутовском полигоне бы)
.
Константин Веригин Благоуханность
А в большой гостиной мне не раз доводилось слушать серьезную музыку в
прекрасном исполнении. Особенно запомнилась великолепная игра пианиста
Николая Орлова.
И каждый уголок этого дома и большого сада дышал
гостеприимством. Здесь всякий чувствовал себя на высоте, проявлял себя с
лучшей стороны под лучами улыбки милой, доброжелательной княжны Веры да
под внимательным и ясным взглядом старшей княжны. (Мне приходилось и
потом встречать совсем особое очарование пожилых барышень-сестер,
проживших всю жизнь вместе и дополнявших друг друга. Замужние женщины
часто не успевают читать, думать, развивать свою душу. Они уходят с
головой в семью и застывают в семейном эгоизме. Девушки же, умеющие
стареть без горечи и скуки, бывают такими добрыми друзьями, такими
сокровищницами духа.)
Душилась княжна Вера модными в то время
духами "Vera Violetta" от Роже и Галле. Этот свежий и веселый аромат
очень шел ей. Он как бы передавал ту непосредственную живость, какой
искрилась она сама, дополнял ее и сливался с атмосферой этого милого
дома.
Совсем иное впечатление производили дома некоторых других
моих знакомых. Помню чопорную старуху лет шестидесяти и ее племянника
под пятьдесят. Мать очень их уважала и несколько раз в год возила нас к
ним, несмотря на наши протесты. Племянник был милый, простой человек, но
тон всему дому задавала она, дама, любезная на людях, но всегда всем
недовольная среди близких. Людям этого типа свойственно все критиковать,
делать всем замечания, придираться к мелочам, не допускать мира в своей
семье. Занимали они обширную квартиру, окруженную тенистым садом, но
казалось, что воздух не проникал в нее. Гнетущая атмосфера охватывала
нас у самого порога, и не хотелось улыбаться, говорить, дышать... Вполне
приличная обстановка казалась застывшей. Умирание брюзжащей старости
покоилось на всем. С нами, детьми, она была любезна, но мы только и
мечтали об окончании этого визита, о свежем воздухе улиц... Другой дом
был еще нестерпимее. Там жили люди знатные и богатые, но все же
определенно (для меня) неблагородные. Они часто и долго путешествовали,
многих встречали, но единственным их интересом были сплетни и пересуды.
Многие знали об этой их страсти, и все же появление их в городе являлось
началом ссор и недоразумений между многими семьями, прежде дружными
между собой. Богатство и положение в свете спасали их от бойкота, но,
несмотря на изысканность обстановки, дух их дома был невесел. Пахло
сплетнями, недоброжелательством, и приличные люди не засиживались у них.
Совсем
исключительное место среди моих знакомых и друзей занимала семья
Мещеряковых, Состояла она из матери-вдовы, трех сыновей и дочери. С
младшим из сыновей — Владимиром — пришлось мне пройти весь курс
ялтинской гимназии, и я сохранил о нем самую светлую память. Чудесный
товарищ, лихой гимнаст, один из первых учеников класса, он имел
открытое, интересное лицо, и весь класс любил его за выдержанность,
услужливость и приветливость. Он и ввел меня в свою семью, когда мы уже
почти заканчивали гимназию. Жили они небогато, но все же с достатком.
Мать была настоящим другом детей, всю себя им отдававшим и всегда
умевшим разговаривать с ними и понимать их. Да и дети относились друг к
другу с таким же вниманием, интересом и уважением. Никогда ни в какой
семье я не встречал такого благожелательного уважения друг к другу, и
вся квартира их благоухала глубокой и светлой молодостью.
