— Расскажите, какие проблемы в образовании, на ваш взгляд, самые серьезные?
— Мне не нравится, когда говорят, школы больше нет, все образование разрушено. Просто потому что я знаю и в Москве, и в других городах много разных учителей, которые продолжают честно работать в меру своих сил. Я не верю, что система образования разрушена, но старания к этому действительно прилагаются. И, конечно, уровень бюрократизации в школе стал какой-то запредельный. Я начинала преподавать в 1981 году и могу сказать, что сейчас бюрократии стало больше. Сейчас надо больше писать отчетов, чиновники выучили слово «интернет», и надо смотреть вебинар, зайти на сайт, зарегистрироваться, что не отменяет неописуемого количества бумаг, давления на учителя, и это, конечно, ужасно.
— А зачем, как вы думаете, учителя надо превращать в офисного клерка?
— Система производит саму себя. Я сморю на проверяющих, потом представляю, как они приходят домой усталые после рабочего дня и рассказывают, как они трудились ради образования, а эти учителя-дураки не понимают, как должны стоять парты в классе. Чиновники должны оправдывать собственное существование, видимо, они считают, что без их чуткого контроля учителя не смогут. Рассуждения в стиле «как же учителю можно предоставить свободу выбора». Эти марьиванны ничего не соображают, а мало ли, что они сделают... Вместо обучения детей надо писать какой-то отчёт, сообщать никому не нужные факты... Ладно нам не привыкать, как боролись, так и будем бороться.
— А как боретесь?
— Никто, по большому счету, не может проконтролировать учителя. Все проверки, которые я видела на своём веку, очень поверхностные.
— Как вы относитесь к процессу объединения школ?
— У меня такое ощущение, что в департаменте сидят чиновники и соображают, чего бы им такого придумать. Они доказывают, что они на месте и нужны. Конечно, оптимизация школ — не так ужасна, как оптимизация больниц, но слияние школ — это бред. Маленькая школа — это очень хорошо. Никому эти комплексы огромные бесчеловечные не нужны.
— Много ли сейчас школ, которым удаётся быть вне системы?
— Совсем вне системы — так не бывает, но очень многое зависит от личности директора. Хочет директор повысить учителям зарплату, он сможет это сделать легальными способами, хочет он создать атмосферу доверия и уважения — он это сделает. Есть школы, которые не входят ни в какие рейтинги, но там прекрасные учителя и хорошая атмосфера. Я считаю, что школа, где двоечников удается поднять до троечников, а детей мигрантов — научить говорить на русском языке, заслуживает огромного уважения. Не меньшего, чем наша школа, где учатся отобранные сильные дети.
— В этом году детей-мигрантов перестали принимать в школы. ФМС обязывает школы выявлять учеников без регистрации. Что вы об этом думаете?
— Возмутительно, безнравственно, противоречит Конституции и закону об образовании. Сотни детей выталкивают на улицы, они не уедут на родину, а будут втянуты в преступный бизнес. Многие директора школ не хотели бы отчислять учеников без регистрации, но на них давят сверху. Полицейское государство внедряет свои полицейские методы во все институты. Школа не исключение.
— Я много раз слышала, что сейчас директора школ находятся в абсолютном подчинении у департамента образования. Это так?
— Директора совершенно подчинены чиновникам. Директор должен быть главным человеком в школе. К нему относиться нужно с большим уважением. А их все время вызывают на ковер, разговаривают, как с детьми. Потом такое отношение передаётся дальше. От департамента образования к учителям, от учителей к детям.
— Елена Бирюкова, бывший главный редактор издания для учителей «Первое сентября», которое закрыли год назад, рассказала, что однажды к ним в редакцию приехала читательница, учительница из маленького города. Она послушала разговоры на редколлегии и вдруг сказала, что больше не будет подписываться на «Первое сентября», потому что в школе, где она работает, совсем другие порядки. И ей невыносимо знать, что где-то на педсоветах обсуждают, как лучше обучать детей, а не новую бумажку из департамента образования. У неё было всего два варианта: уйти из школы или перестать их читать. Что вы об этом думаете?
— Я этого совсем не понимаю. Если учитель делает даже очень немного, это все равно лучше, чем ничего. Во-вторых, я участвовала в двух проектах под эгидой Европейской ассоциации учителей истории, и наши учителя и методисты создали новаторские учебные пособия. И мы с этими проектами объехали школы в городах от Архангельска до Владивостока. И учителям это было безумно интересно. Может быть, они из этих материалов использовали одну десятую, но что-то в голове у них поменялось. Я знаю учителей из самых обычных школ, которые столько всего придумывают и воплощают. Я некоторое время в газете «Литература», приложении к «Первому сентября», отвечала на письма читателей. Я была поражена количеству писем, которые приходили в издание от учителей из разных городов России. Нам присылали свои разработки уроков, учебные планы. Не могу забыть: из какого-то села учительница присылает сценарий литературного кафе о Николае Гумилеве. В качестве декораций у неё была географическая карта, увядшая роза. Я представила, что она в деревне Хабаровского края сделала с детьми литературный вечер, рассказывала им о Гумилеве... Она героиня. В школе сейчас выживают только энтузиасты.
— Не секрет, что последнее время учителей сгоняют на митинги. Как они воспринимают это? Как повинность или с радостью идут поддерживать действия правительства?
— Большинству наплевать, другие терпят, третьи идут на митинги от души, четвертые за триста рублей. Бюджетники — люди подневольные. С другой стороны, я убеждена, что страх перед начальством очень сильно раздут самими учителями. Дальше Кушки не пошлют, но многие боятся, поэтому идут.
— Я считаю, что самое больше преступление, которое чиновник может заставить совершить учителя, — это участвовать в фальсификации результатов выборов. Сложно представить, с каким чувством учитель после этого выполняет свою работу. Мне кажется, в человеке происходит надлом, который хуже любого эмоционального выгорания. Учитель не просто объясняет, что два плюс два четыре, а воспитывает. Как после заседания в избирательной комиссии объяснять ученикам, что врать — плохо, а быть честным — хорошо, я не понимаю.
— На формирование какой личности сейчас в школе есть запрос от государства?
— Запрос на покорного служаку, полного ложно понятого патриотизма. Я не понимаю, как патриотизм можно воспитать. Гордиться нашей страной, только когда она надавала по ушам, и мы сильнее всех якобы. Такой запрос я вижу на уровне методики. Традиционное образование построено так: учитель рассказал, дети записали, потом прочитали и пересказали. Обучение построено на том, что ты воспроизводишь, что тебе сказал старший. Методики, развивающие мышление, в школу пробиваются с большим трудом. Происходит это, потому что самостоятельный и мыслящий человек обществу не нужен.
— Прошлом году начались протестные митинги бюджетников — учителей и врачей. Какие настроения сейчас в учительской среде?
— Такие же, как тридцать лет назад. Бурчат, что начальство обижает, но протестных настроений я не чувствую. На митинги выходят очень немногие.
— То есть учителей сегодняшняя общественно-политическая ситуация устраивает?
— Учителя считают, что протестная деятельность бессмысленна, и очень боятся подвести школу.
— А то, как выполняют майские указы Путина, учителей не возмущает?
— Было бы очень интересно узнать, какой процент учителей может ответить на вопрос, что такое майские указы Путина.
— А учителя разве не видят, что зарплату им повышают, увеличивая объём работы?
— Учителя не связывают это с Путиным. Думают, что виноваты местные начальники, департамент образования или директор школы. Они не видят картину происходящего в России в целом.
— Очень странная позиция для учителя.
— Можно, наверное, хорошо преподавать литературу и историю, не интересуясь тем, что происходит в стране. Можно отгородиться от этого мира в школе, думать, я всё делаю для своих учеников. Я тоже считаю, что это вредит учителям в профессиональном смысле, ограничивает их мировоззрение.
— Лично вам в современной системе образования сейчас работать интересно?
— Мне все тридцать лет работать интересно. Интереснее всего было в 90-е. Атмосфера творчества и свободы очень вдохновляла. А последнее время я часто думаю, ну если вы нам не помогаете, то хотя бы не мешайте.
— Какова сейчас, на ваш взгляд, роль учителя в обществе?
— Мой коллега любит рассказывать показательную историю: однажды к нему подошла мама ученика и спросила: "Это вы обслуживаете 10"А"?". Для того, чтобы это изменить, у школы должно быть больше прав. Школа должна иметь право самостоятельно решать многие вопросы.
http://yodnews.ru/2015/08/26/eidelman
