Любовь Андреевна Зачетнова

КАБИНЕТ

Вы здесь:

Любовь Андреевна Зачетнова / Блог / Филологам К допускному

26 ноября 2014, 19:09, автор - хозяйка блога
Любовь Андреевна Зачетнова

Филологам К допускному

Филологам К допускному сочинению
Богомолов В.О. "Первая любовь"

Пронзительный по своей правдивости и глубине рассказ. Писатель Ю Бондарев отнёс его «к одним из лучших произведений о человеке в условиях фронта, ибо в них звучит та мужественная правда и нежность, которая всегда высекает в сердце читателя соучастие».

19-летний ротный, потерявший любимую, остаётся один на один с горем, о котором никому не расскажешь. Боль этого раненного навсегда сердца прорывается через пятнадцать лет: «Если б я мог вернуть рассвет! Ведь всего два часа назад нас было трое…» Его слова пронизаны болью и чувством вины. Оно от бессилия отменить войну, от того, что не смог уберечь любимую девушку, «оградить её от войны, от боя на заре, где ей предстояло бегать, падать и перетаскивать на себе раненых…»

В атаке за высоту погибает девушка-санинструктор и её едва зародившееся дитя. Как же не вяжется это: задорная курносая рожица – и смерть. «Представляешь: утро, всходит солнышко, а войны нет, совсем нет…» - мечтает девушка, не раз спасавшая других и погибшая утром, на восходе солнца…

Первая любовь

Мы лежали, крепко прижавшись друг к другу, и земля не казалась нам жесткой, холодной и сырой, какой была на самом деле. Мы встречались уже полгода - с тех пор, как она прибыла в наш полк. Мне было девятнадцать, а ей - восемнадцать лет. Мы встречались тайком: командир роты и санитарка. И никто не знал о нашей любви и о том, что нас уже трое... - Я чувствую, это мальчик! - шепотом в десятый раз уверяла она. Ей страшно хотелось мне угодить: - И весь в тебя! - В крайнем случае согласен и на девочку. И пусть будет похожа на тебя! - думая совсем о другом, прошептал я. Метрах в пятистах впереди, в блиндажах и прямо в окопах, спали бойцы и сержанты моей роты. Еще дальше, за линией боевого охранения, освещаемой редкими вспышками немецких ракет, затаилась скрытая темнотой высота 162. На рассвете моей роте предстояло совершить то, что неделю назад не смогла сделать рота штрафников - захватить высоту. Об этом в батальоне пока знало только пятеро офицеров, те, кого вечером вызвал в штабную землянку майор, командир полка. Ознакомив нас с приказом, он повторил мне: - ...Значит, помни: сыграют "катюши", зеленые ракеты, и ты пойдешь... Соседи тоже поднимутся, но высоту будешь брать ты! ...Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и, целуя ее, я не мог не думать о предстоящем бое. Но еще более меня волновала ее судьба, и я мучительно соображал: что же делать? - ...Я должна теперь спать за двоих, - меж тем шептала она окающим певучим говорком. - Знаешь, по ночам мне часто кажется, что наступит утро, и все это кончится. И окопы, и кровь, и смерть... Третий год уже - ведь не может же она продолжаться вечно?.. Представляешь: утро, всходит солнышко, а войны нет, совсем нет... - Я пойду сейчас к майору! - Высвободив руку из-под ее головы, я решительно поднялся: - Я ему все расскажу, все! Пусть тебя отправят домой. Сегодня же! - Да ты что? - привстав, она поймала меня за рукав и с силой притянула к себе. - Ложись!.. Ну какой же ты дурень!.. Да майор с тебя шкуру спустит! И, подражая низкому, грубоватому голосу командира полка, натужным шепотом медленно забасила: - Сожительство с подчиненными не повышает боеспособность части, а командиры теряют авторитет. Узнаю - выгоню любого! С такой характеристикой, что и на порядочную гауптвахту не примут... Выиграйте войну и любите кого хотите и сколько хотите. А сейчас - запрещаю!.. Голос у нее сорвался, а она, довольная, откинулась навзничь и смеялась беззвучно, - чтобы нас не услышали. Да, я знал, что мне не поздоровится. Майор был человеком самых строгих правил, убежденным, что на войне женщинам не место, а любви - тем более. - А я все равно к нему пойду! - Тихо! - Она прижалась лицом к моей щеке и после небольшой паузы, вздохнув, зашептала: - Я все сделаю сама! Я уже продумала. Отцом ребенка будешь не ты! - Не я?! - Меня бросило в жар. - То есть как не я? - Ну какой же ты глупыш! - весело удивилась она. - Нет, не дай бог, чтобы он был похож на тебя!.. Понимаешь, в документах и вообще отцом будешь ты. А сейчас я скажу на другого! Она была так по-детски простодушна и правдива, что подобная хитрость поразила меня. - На кого же ты скажешь? - На кого-нибудь из убывших. Ну, хотя бы на Байкова. - Нет, убитых не трогай. - Гогда... на Киндяева. Старшина Киндяев, красивый беспутный малый, был выпивоха и вор, отправленный недавно в штрафную. Растроганный, я откинул полу шинели и рывком привлек ее к себе. - Тихо! - Она испуганно уперлась кулачками мне в грудь. - Ты раздавишь нас! (Она уже начала говорить о себе во множественном числе и по-ребячьи радовалась при этом.) Глупыш ты мой!.. Нет, это твое счастье, что ты меня встретил. Со мной не пропадешь! Она смеялась задорно и беззаботно, а мне было совсем не до смеха. - Слушай, ты должна пойти к майору сейчас же! - Ночью?.. Да ты что?! - Я тебя провожу! Объяснишь ему и скажи, что тебе плохо, что ты больше не можешь! - Но это ж неправда! - Я прошу тебя!.. Как ты будешь?.. Ты должна уехать! Ты пойми... а вдруг... А если завтра в бой? - В бой? - Она вмиг насторожилась, очевидно все поняв. - Нет, это правда? - Да- Некоторое время она лежала молча. По ее дыханию - такому знакомому - я почувствовал, что она взволнована. - Что ж... от боев не бегают. Да и не убежишь... Все равно, пока меня комиссуют и будет приказ по дивизии, пройдет несколько дней... Я пойду к майору завтра же. Решено? Я молчал, силясь что-либо придумать и не зная, что ей сказать. - Думаешь, мне легко к нему идти? - вдруг прошептала она. - Да легче умереть!.. Сколько раз он мне говорил: "Смотри, будь умницей!"... А я... А еще комсомолка... Всхлипнув, она отвернулась и, уткнув лицо в рукав шинели, вся сотрясаясь, беззвучно заплакала. Я с силой обнял ее и молча целовал маленькие губы, лоб, соленые от слез глаза. - Пусти, я пойду, - отстраняя меня, еле слышно вымолвила она. - Ты проводишь?.. ...Мы спускались в темную, сырую балку, где помещался батальонный медпункт, и я поддерживал ее сзади за талию, чуть начавшую полнеть. Я поддерживал ее обеими руками, страховал каждый ее шаг. Чтобы она не оступилась, не оскользнулась, не упала. Словно я мог уберечь ее, оградить от войны, от боя на заре, где ей предстояло бегать, падать и перетаскивать на себе раненых... С тех пор прошло пятнадцать лет, но я помню все так, будто это было вчера. На рассвете сыграли "катюши", неистово били минометы и дивизионная артиллерия, взлетели зеленые ракеты... А когда взошло солнце, я с остатками роты ворвался на высоту. Спустя полчаса в немецкой добротной траншее командир полка и еще кто-то, поздравляя, обнимали меня и жали мне руки. А я стоял, как столб, как пень, ничего не чувствуя, не видя и не слыша. Солнце... если б я мог загнать его назад, за горизонт! Если б я мог вернуть рассвет!.. Ведь всего два часа назад нас было трое... Но оно поднималось медленно, неумолимо, я стоял на высоте, а она... она осталась там, позади, где уже лазали бойцы похоронной команды... И никто, никто и не подозревал, кем она была для меня и что нас было трое... 1958 г.

ОБСУЖДЕНИЕ

	2014-11-26 22:16:40 - Нина Валерьевна Рыжкина Спасибо, Любовь Андреевна!
	2014-11-26 22:17:40 - Елена Николаевна Иванова Спасибо!
	2014-11-26 22:31:43 - Людмила Борисовна Баклушина Спасибо, Любовь Андреевна. А я ещё своим рекомендовала В.Тендрякова - `Костры на снегу`, `Люди или нелюди` (выбрала и распечатала фрагменты, связанные с войной).
	2014-11-26 22:32:07 - Любовь Николаевна Воробьёва Спасибо!
	2014-11-26 22:39:09 - Елена Николаевна Халиуллина Спасибо большое.
	2014-11-26 22:43:00 - Елена Алексеевна Заяц Николай ЕВДОКИМОВ `СТЕПКА, МОЙ СЫН` Это бывает не часто, но с годами все чаще и чаще. Я просыпаюсь на рассвете и иду бродить по пустым московским улицам. Уже светло, но еще горят уставшие за ночь фонари. На рассвете Москва пахнет росой. Роса лежит на стенах домов, на чугунных оградах парков, на бронзовых плечах памятников. Птицы хозяева утренней Москвы. Их голоса звенят, как в лесу. По Красной площади, урча, ходит голубь. На рассвете мостовая перед храмом Василия Блаженного как луг из-под булыжников торчит облитая росой трава. Днем ее примнут колеса автомобилей, но сейчас по мокрой траве ходит голубь и урчит. Ветер раздувает перья на его крыльях. Ветер несет запах цветов, и в тишине уже слышно жужжание пчел. А потом выползают на улицы трамваи и троллейбусы. Еще сонные, они идут усталой, мягкой походкой. Но вот первый солнечный луч вонзился в купол Василия Блаженного, и купол зазвенел тихим и оглушающим звоном и разбудил реку. Река проснулась, она заворочалась, подставляя солнцу свою остывшую за ночь чешую. В воде отразилось далекое облако, вниз упала тяжелая тень моста. Я иду вдоль реки. Роса высыхает на асфальте, дымятся деревья. Строится дом. Высоко у края стены стоит парень. Это Степка, мой сын. Он кладет кирпич, он осторожно ударяет по нему мастерком. И сразу же в ответ ему со всех сторон несутся другие такие же звуки. Они, как голуби, плывут над рабочей Москвой. Это Степка, мой сын, разбудил Москву. Вечером я стою у окна, жду Степку. В доме напротив сидит на подоконнике девушка, грустно глядит вниз, на улицу. Я знаю о ней многое и ничего не знаю. Я знаю, что она любит смеяться, и смех ее так знаком мне, так похож на смех Степкиной матери. Но почему каждый вечер она садится на подоконник и глядит вниз, будто ждет кого-то, а веселое, доброе ее лицо становится таким печальным? Я знаю, она ждет его, но он не идет и не идет Она ждет Степку, и я жду. Но я знаю, как сделать, чтобы Степка скорее пришел, а она не знает. Я закрываю глаза и вот через мгновение слышу его твердые шаги на пустой улице, слышу, как говорит он своим баском: Привет! - это он ей говорит, и вот уже слышу стук ее каблучков по асфальту. Она бежит к нему и смеется так, как умеет смеяться только она одна. Она и та, другая Степке скоро двадцать лет. И мне было двадцать, когда я встретил ту, которую зовут его матерью У озера Селигер есть деревня. Там много деревень, но их названия я стараюсь не вспоминать, потому что боюсь забыть одно: Пустошка. Когда мы пришли туда, там стояли только дома: люди ушли далеко к Осташкову, увезя свой скарб. А потом и домов не стало- одни пепелища. Но и за эти пепелища день и ночь шли бои. День два месяц А потом наступило затишье. Мы вросли в землю, мы стали как духи земли, узнали ее запах и вкус, ее тепло и доброту. Вокруг блиндажа росла трава, и мы не топтали ее, мы ходили к своему дому по узкой тропинке, боясь поломать живой стебель. Кто научил нас понимать язык трав, я и не помню уже, но все мы умели говорить со стареющими осенними листьями, с кустами, облитыми росой, с цветами, пахнущими огнем. Блиндаж мы вырыли в лесу за деревней. Но лес скоро поредел, вершины сосен, срезанные снарядами, упали вниз. И трава поредела: утром и вечером каждый день в один и тот же час вражеские минометы били и били терпеливую землю вокруг наших блиндажей. Они вспахали ее. И тем осторожнее обходили мы уцелевшие травинки и обглоданные осколками кусты. С нами в тесном блиндаже жила мышь: ей тоже дала приют земля. Мышь была отважная, но скромная. Она не воровала хлеб, не залезала в консервы, она научилась сидеть в углу и ждать, как умная собака, подачки. Ночью она любила спать на портянках. Враг был рядом и был далеко. Узкая полоса земли, на долгие месяцы разделившая наши окопы, была начинена смертью. В нашем блиндаже жило семь человек. Каждую ночь мы ходили через эту натыканную минами полоску земли к окопам врага. Мы были разведчиками, мы получали на пятьдесят граммов водки больше, чем остальные солдаты, а изредка нам выдавали даже шоколад. Каждую ночь мы ползли к немецким окопам в надежде поймать языка. Нам бы не надо шоколада и лишних граммов водки, нам бы паршивенький миноискатель, мы бы часто приводили бы языков Но не языков мы приводили, мы возвращались, таща на окровавленной шинели одного из наших товарищей. А на следующую ночь снова шли туда. Если бы у нас был миноискатель! Но у нас его не было ведь шел тяжелый сорок первый год. Мы срубили деревце, обтесали его, и получился шест. Этот длинный скользкий шест заменил нам миноискатель. Мы шарили им перед собой, надеясь задеть мину и обмануть смерть. Шест елозил по земле, он скрежетал, как гусеница танка, он гремел в ночной тишине, как сто тысяч пушек, и враг перепугано бросал в небо желтые ракеты. И тогда не мы, а наши тени достигали его окопов. И вот начинал лаять пулемет, красные точки трассирующих пуль суетливо носились в разные стороны. А мы ползли вперед, закусив окаменевшие губ. Красные пули летели прямо на нас, а мы ползли Мы и мертвые ползли бы вперед, но сержант командовал возвращаться. И снова мы тащили одного из нас на мокрой от крови шинели. Уже не семь нас было в блиндаже, а шесть., но скоро приходил новенький, и снова нас было семь. Мы возвращались, и там, где начиналась нейтральная полоса, возле наших окопов, нас ждала Анка, санинструктор. У нее были мягкие руки, нежные, как трава. Она знала много добрых слов, и, конечно, это она изобрела те простые, но загадочные своей исцеляющей силой слова; Потерпи, миленький, - которые потом, как песня, облетели все фронты, все госпитали. Мне было двадцать лет, и я не знал других женских рук, кроме старых, натруженных рук моей матери. Но удивительно, руки Анки пахли, как руки матери. Она же была девчонка ей девятнадцать было, но руки ее, знавшие столько страданий и смертй, были старше, были мудрее ее самой. Время на войне летит стремительно, как пуля, и одновременно тащится медленно, как ротный повар на своей кляче. Мы любили друг друга я и наш санинструктор. Любовь наша была короткой и долгой, бесконечной годы прошли, а мы вместе, всегда вместе. Мне было двадцать, и поэтому я верил в свою неуязвимость. Гибли мои друзья, но я знал: меня нельзя убить, нельзя потому, что мне двадцать лет, потому, что там, у наших окопов, ждет меня Анка. И я возвращался к ней. Я не шел в блиндаж спать: мы бродили с Анкой в синей мгле, уходили далеко к Пустошке, где ночь и день трещали, вспыхивая кладбищенскими огоньками, сотни раз перегоревшие пепелища. Горизонт горел зловещим и прекрасным огнем, а за ним глухо и размеренно ухали, ворчали, мололи человеческие жизни жернова войны. Над головой, где-то выше темных облаков, летели дальнобойные снаряды, мы слышали их шелестящий свист. Здесь, в Пустошке, при свете пепелищ, я первый раз поцеловал Анку. Щеки Анки, ее губы были как мох, как пух. И я удивился. И Анка поцеловала меня и тоже удивилась чему-то. Дни шли, недели шли Все теперь знали о нашей любви и берегли нас, как остатки травы вокруг блиндажа. Что сделалось с Анкой, я понять не мог. Глаза ее светились даже в темноте, и ребята шутили, что надо на них вешать маскировочные шторы, иначе прилетят на огонь вражеские самолеты. Анка теперь ходила по земле осторожно, будто по камешкам шла через ручей, наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то. Однажды днем мы забрели с ней в Пустошку. Мы шли держась за руки и молчали, и оба улыбались неизвестно чему, просто от того, что были счастливы. За Пустошкой упала мина в неурочный час начали немцы обстрел деревни: что они хотели от этого выгоревшего клочка земли, мне и сейчас непонятно, будто там был невесть какой важности стратегический объект, а не перегоревшие угли. Мы с Анкой побежали в лесок и легли за холмиком, пережидая обстрел. Выли мины, вздымая пепел, грязную землю. Анка лежала, опираясь на локти. - Дай сахару, - сказала она. Утром нам выдали по куску сахара, свой она давно сгрызла, но знала: я не съел, я берегу для нее. - А чай с чем будем пить? спросил я. - Дай! Но я не дал ей сахар. Не от жадности: я же берег для нее. И она не обиделась. А мины выли и выли, они ложились все ближе. Уже было слышно, как жужжат, будто рой пчел, осколки - У нас будет сын, - сказала Анка, - слышишь, у нас будет сын! Он будет похож на тебя А назовем его Степкой Все это было так давно Я просыпаюсь на рассвете и иду бродить по пустым московским улицам. На рассвете Москва пахнет бензином и бетоном. Степка строит дом. Скоро стены его запахнут краской. Осталось совсем немного скоро, скоро построит дом Степка. Дом, пахнущий краской и хлебом Ничего не построит Степка! И ты его не жди, девочка на подоконнике. Он не придет никогда - А назовем мы его Степкой - проговорила Анка, и оба мы услышали жужжание осколка. - Ой! печально и удивленно сказала Анка и опустила на траву голову. - Не шути! кричал я и, плача, совал в ее холодеющие губы сахар. Роса блестела на траве. А из травы у самой Анкиной головы торчала черная шляпка гриба. Тогда я почти не заметил его, этот гриб, но с годами он словно рос и рос в моей памяти. Он разросся до гигантских размеров, готовый прикрыть своей смертоносной шляпкой весь мир, не из доброй земли он берет соки
	2014-11-26 22:55:46 - Татьяна Игоревна Карпушова Спасибо, Любовь Андреевна!
	2014-11-27 00:01:08 - Татьяна Алексеевна Брик Спасибо,девочки,спасибо! А я люблю `Навеки-19летние`,небольшая повесть,а задевает.
	2014-11-27 00:11:02 - Светлана Ивановна Маркина На пробнике - ` зачёт`. Ой. Вот думаю, вдруг третьего не выдержим. У детей каша в голове от кучи перечитанного, надиктованного, написанного. Первые в октябре сочинения лучше удавались. А сейчас всё хуже...
	2014-11-27 00:15:01 - Надежда Германовна Смелова Точно, и у меня уже кипит в голове от количества материалов... А дети некоторые спокойнехоньки!
	2014-11-27 00:18:44 - Татьяна Алексеевна Брик И у нас 4 незачета- это много на 32. Ужас выговорений в не патриотизме выдержали. Дети очень нервозны,одновременно идут олимпиады,выступления,то на районе,то в области. По-моему, такая атмосфера нагнетания не способствует душевному комфорту ни учителей,ни учеников. А работать надо. Что-то отчаянное `накрывает`,когда один на один со своими мыслями:споришь сама с собой,убеждаешь себя, настроение -поднимешь, а вот с состоянием справляться сложнее.
	2014-11-27 00:31:33 - Валентина Васильевна Либерцова Очень понравились рассказы. Короткие и ёмкие. Эмоциональные. Один можно на подготовку к ЕГЭ по русскому оставить. Большое спасибо!
	2014-11-27 04:11:47 - Людмила Ивановна Захарова Спасибо! Я тоже с ребятами отрабатываю темы на небольших по объёму произведениях. Некогда большие изучать, ещё и до `Тихого Дона` не добрались.
	2014-11-27 07:42:42 - Надежда Геннадьевна Горох Спасибо!!!
	2014-11-27 13:30:15 - Ирина Владимировна Нечитайло Сочувствую и детям, и учителям. Такой гнет у бедных в этом году. Как и выдержат-то?
	2014-11-27 13:40:48 - Надежда Владимировна Гудымова Спасибо, коллеги!
	2014-11-28 19:22:02 - Елена Михайловна Топчиева Наши 3 незачета на десятерых выглядят как страшное кощунство. Но дети откровенно слабые. У доски делали работу над ошибками, девочка даже не может рассказать, что перед ней причастный оборот.
	2014-11-28 20:27:13 - Любовь Андреевна Зачетнова Метапредметное сочинение( посмотрите следующий пост, там ссылка на учебник`Обществознание`, но ответ нам держать. Мои ученики сейчас радуют, читают, готовятся.Писали по `Сашке` Кондратьева, `А зори здесь тихие`( последнее из пройденных на уроке),В.Пикуль`М.К.Сидоров`- короткий исторический рассказ- эссе, ультракороткий роман`, но множество аргументов,по многим проблемам, очень советую и для ЕГЭ по русскому языку, детям очень понравился. http://www.proshkolu.ru/user/za4etnova/blog/497945/#comment6126909