Летом 1684г. в Преображенском недалеко от дворца, на берегу Яузы, был построен потешный городок, крепостица со стенами, башнями, окопами, наполовину деревянная, наполовину земляная. Царь сам работал при сооружении крепости наравне со всеми прочими и устанавливал пушки.
Он назвал крепостицу Презбургом.
http://
www.proshkolu.ru/club/historians/file2/4220954
История России в рассказах для детей Александра Ишимова
http://
www.proshkolu.ru/user/galstonok/file/514347
readr.ru/aleksandra-ishimova-istoriya-rossii-v-rasskazah-dlya-detey-tom-1.html?page=63
Построенная года два тому назад на Яузе, пониже Преображенского дворца,
крепость этой осенью была переделана по планам генералов Франца Лефорта и
Симона Зоммера: стены расширены и укреплены сваями, снаружи выкопаны
глубокие рвы, на углах подняты крепкие башни с бойницами. Плетеные из
ивняка фашины и мешки с песком прикрывали ряды бронзовых пушек, мортир и
единорогов. Посредине крепости поставили столовую избу человек на пятьсот.
На главной башне, над воротами, играли куранты на колоколах.
Шутки шутками, крепость - потешная, но при случае в ней можно было и
отсидеться. На широком, скошенном лугу с утренней зари до ночи
производились экзерциции двух батальонов, Преображенского и Семеновского,
- Симон Зоммер не щадил ни глотки, ни кулаков. Солдаты, как заводные,
маршировали, держа мушкет перед собой.
Все чаще из Москвы наезжали бояре - взглянуть своими глазами, какие
такие игры играются на Яузе? Куда идет столько денег и столько оружия из
Оружейной палаты?.. Через мост они не переезжали, останавливались на том
берегу речки: впереди - боярин, в дорогой шубе, толстый, как перина, сидел
на коне, борода - веником, щеки налитые, за ним - дворяне, напялив на себя
по три, по Четыре кафтана подороже. Не шевелясь, стаивали по часу и более.
На этой стороне речки тянутся воза с песком, с фашинами; солдаты тащат
бревна; на высокой треноге, на блоках поднимается тяжелая колотушка, и -
эх! - бьет в сваи; летит земля с лопат, расхаживают иноземцы с планами, с
циркулями, стучат топоры, визжат пилы, бегают десятники с саженями. И вот,
- о господи, пресвятые угодники! - не на стульчике где-нибудь золоченом с
пригорочка взирает на забаву, нет - царь, в вязаном колпаке, в одних
немецких портках и грязной рубашке, рысью по доскам везет тачку...
Бывало и так, что уж, - все одно голова с плеч, -
заупрямится боярин и, не отставая, увещевает и стыдит: `Отца-де твоего на
коленях держал, дневал и ночевал у гроба государя, род-де наш от Рюрика,
сами сидели на великих столах. Ты о нашей-то чести подумай, брось
баловство, одумайся, иди в баню, иди в храм божий...`
- Алексашка, - скажет Петр, - давай фитиль. - И, наведя, ахнет из
двенадцатифунтового единорога горохом по боярину. Захохочет, держась за
живот, генерал Зоммер, смеется Лефорт, добродушно ухмыляется молчаливый
Тиммерман; весь в смеющихся морщинах, как печеное яблоко, трясется
низенький, коренастый Картен Брандт. И все иноземцу и русские повыскочат
на валы глядеть, как свалилась горлатная шапка, помертвев, повалился
боярин на руки ближних дворян, шарахнулись, брыкаются лошади. На весь день
хватит смеха и рассказов.
Алексей Николаевич Толстой Петр Первый
